Эдем Аблеалимович
Хатыб-Заде
Ужас войны. Пленный переводчик
С 1955 года работал преподавателем по техническим дисциплинам нашего Университета. Создал секцию альпинизма на кафедре физвоспитания
(01)
ОБО МНЕ
МОЯ ИСТОРИЯ
В военное время я начал служить в Крымской армии. Несколько раз ходили в разведку со старшим. Я действовал охотно и хорошо. Мы работали ещё в Красной армии.
И пришлось нам однажды охранять убранное поле пшеницы — по 1 человеку с ружьём на вахту. Нас сменяли наши же товарищи. Одной ночью, перед рассветом я услышал самолётные сигналы.
(02)
МОЯ ИСТОРИЯ

Не наши самолёты, немецкие. Я прыгнул в окоп и вижу, что идёт на очень небольшой высоте. Я сбил 2 парашютистов, 3‑го ранил. Тот хотел бежать, но я его добил. Самолет ушёл. Стрелял я хорошо — все трое были убиты. Были они в нашей форме, но кричали по-немецки. Утром нас сменили. Приехал незнакомый мне лейтенант — я ему сказал про эту ситуацию и показал убитых. Их тела погрузили и отвезли в часть. Нам сказали молчать. С этого дня я начал войну.

Позже находился в тыловой части Севастополя, провалялся там раненым. Спина и задняя часть были обнажены. Меня вытащили, спасли 2 тётки. По отношению к ним я был ещё мальчишкой. При бое за Севастополь после немцев остались только убитые. Севастопольская битва кончилась. Немцы взяли силу. Очень много наших солдат полегло. Несколько десятков или сотен остались ранеными, некоторые ушли в лес. Меня забрали, как одного из немногих выживших, — быстро, чтобы немцы не увидели. Долго, наверное, недели 3-4 я лежал дома у этих женщин. Потом мне сказали уходить, иначе немцы узнают. Я сумел уйти. К­акой-то дядька меня проводил и сказал, чтобы я в лес не ходил, иначе могут убить. Я шёл в одиночку дня два и добрался до Симферополя, где мой дом. Тихонько дошёл домой. Встретили отец, старый уже, мать и братишка. Меня выдали за мальчика, так как был мал ростом, хоть и сложен хорошо. Наш дом заняли немцы, но 1 комнату отдали нам. Я сошёл за больного. Жил у своих, уже приходил в себя. Отец один работал, а я так — только пытался ­что-то сделать — со спиной было очень плохо. Так прошло 2 года, и вой­на начала меняться. Отец хотел меня пристроить на работу, но не успел — попал я в облаву. Выбирали немцы молодых ребят, а стариков, оказывается, расстреливали. Так я и другие попавшие в облаву прошли Симферополь. Потом несколько человек не понравились немцам — их расстреляли сразу. Мы думали, что и нас, но вышло иначе — загнали в товарный вагон. Окно было закрыто колючей проволокой. Спустя ­какое-то время высадили несколько человек очень больного вида. Их застрелили, как мы потом догадались. Поезд пошёл. Нас погнали в состав. Разрешалось только стоять. Остальное под запретом. Ни еды, ни воды, ни сна. Вагоны битком. Потом мы поняли, что несколько человек погибло. Когда поднимали крик, нас просто успокаивали стрельбой. Скоро смотрю я — земля другая, уже не Крым. Словом, мы выехали из СССР. Раз или два открывали двери, чтобы мы сходили по нужде. Не кормили дня 3-4.
Примерно за 4-5 дней 1 раз открывали двери и 1 раз давали пить и чего-то есть. Из нашего вагона сняли несколько человек — уже умерших. Я услышал, как говорят люди на берегу — не русские, не татары, очевидно, другой национальности. Вагоны пошли быстрее. Из окна выбросили ещё несколько трупов. Скоро мы приехали в Германию. Я немецкий хорошо знаю и понимаю. Остановились. Уже видно, что другая обстановка. Наконец, нас выгрузили из эшелона. В вагоне осталась примерно четверть от тех людей, кого загрузили при посадке. Остальных или выбросили, или пристрелили. Страшно было. Как я понял, мы оказались в южной Германии. Там нас высадили и рассортировали. Женщин не осталось. Поснимали или поубивали. Прошло 2 недели. Есть давали очень скудно, пить почти не давали. Ставили на бочонок стакан воды и — кто успеет. Дошли до лагеря. Там выселили, отсортировали снова. Я был крепким по сравнению с другими. Попал в часть, в которой занимались уборкой после бомбёжки. Убирали, разбирали завалы. Почему-то самим немцам не полагалось. Только нам нужно было делать уборку.
Чуть позже начали кормить получше. Потом нас несколько раз делили.
Я примерно 3-4 таких делёжки прошёл. Я решил воспользоваться своим знанием немецкого языка. Раньше боялся — думал, что расстреляют. Со временем стал очень легко понимать речь немцев. Тогда кто-то из немцев и наших заметил это. Стали выделять меня — просили переводить другим их речь. Так я 3 или 4 лагеря поменял. В конце концов, оказался у Бауэра. Смотрел за коровами и лошадьми. Требовался уход, чистота в конюшне. Немцев-мужиков почти не было. Всю тяжёлую работу делали мужчины военнопленные. Так я и проработал до конца войны.
Из армии ушёл спустя 2 года.
Война закончилась, но служба была. Служил у своего военного начальника. В Одессе я демобилизовался, там же работал и учился. Прошёл первый курс и поступил в институт Военно-морского флота. Продержался в нём 3 года. Допуска в море мне не дали, и я бросил институт, ушёл. Спустя несколько лет я пришёл в МОПИ. Так и работал с 1955 года преподавателем по техническим дисциплинам. Вёл физкультурный факультет и создал секцию альпинизма на кафедре физвоспитания.
Из начальства, при котором я начинал работать, никого уже в живых не осталось.
НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО НИКТО НЕ ЗАБЫТ, НИЧТО НЕ ЗАБЫТО
78 ЛЕТ РОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 78 ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 78 ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ 78 ЛЕТ ПОБЕДЫ В ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЕ